Альметьевск

Задержание.

Трое субтильных оперативников пришли ночью. Что-то пробубнили через дверь, я открыл – дурацкая привычка, теперь так не поступаю, но тогда казалось, что бояться некого.
Первая мысль – «налёт!». Тогда популярно было очень зарабатывать разбоями, грабилось по сотне квартир в день в Москве, поэтому в голову пришло только это… Двоих я смел сразу – не понятно, как человек с телосложением ленточного червя может идти на задержание? Третьего не успел – он уткнул мне ствол в ухо и заорал – «Милиция! Лежать, руки-ноги в стороны, руки ладонями вверх!». Вот тут то и пришло понимание того, что это не налет… что это уже за мной. Зашла мама – она выгуливала собак (у меня их было две в то время), и только это меня спасло, по-видимому – иначе бы они меня убили. Наверняка. А так – сказали, что пришли задать несколько вопросов, а я, мол, сам на них кинулся. Надели наручники, обшарили квартиру, попутно распихав по карманам все, что им понравилось, и повезли в ОВД.

Звонок трезвонил так, как будто кто-то с противоположной стороны двери надавил на него, да так и уснул в этом положении. В дальней комнате зашлась лаем собака, разбуженная неожиданным резким звуком.
"Какого..." - я отложил в сторону книгу и вышел в прихожую. В окуляре дверного глазка – кепка- «аэродром» и усы. От пронзительного звона начинало сводить зубы.
Я встал сбоку от двери, и, пытаясь перекричать звонок, проорал - «Чего надо?!»
«Макс, брат, скорее иди, на стоянке кипиш, тебя зовут» - голос с кавказским акцентом был мне не знаком, но на стоянке охрана менялась каждую неделю, всех не запомнишь.
«Сейчас, иду...»
Владельцев стоянки «крышевала» бригада Матроса, и эта стоянка была моей головной болью – я жил в ста метрах от нее, и, хотя у охранников было прямое указание – в случае чего скидывать «тревожный сигнал» на пейджер Матросу, они предпочитали сбегать за мной – вроде, как информацию передали, а я уже сам решу, вызывать кого, или сам разберусь.
Обычно проблемы были стандартными, и не требовали вмешательства старших – какая-нибудь очередная группка малолеток, наслушавшись рассказов более удачливых товарищей, начинала прочесывать окрестных «коммерсов» на предмет того, есть ли у них «крыша», гнули пальцы перед испуганными предпринимателями, забивали через «коммерсов» «крыше» стрелки, сопровождая это шоу "страшными" гримасами и выпученными глазами, мол, если ты нас обманул, то...
В большинстве случаев этим «героям» хватало того, что им перезванивал кто-то из тех, кому коммерсант платил за защиту – все вопросы у малолеток отпадали сами собой, но иногда с ними действительно приходилось встречаться, они даже иногда начинали разговор с услышанных от старших «чьих будешь?» и «с кем трудишься?». Впрочем, на большее их все равно не хватало, поэтому «разруливать» такие стрелки в одиночку особой заслугой не считалось.
Стоянка, на которую меня вызывали, приносила своему владельцу копеечную прибыль, Матрос имел с нее тридцать процентов, и, разумеется, никто серьезный на нее позариться не мог. Поэтому я, как всегда, звонить Матросу не стал, а просто пошел натягивать черные джинсы, которые в том году пришли на смену неизменным до того в «пацанской моде» спортивным костюмам.
Звонок снова залился длинной трелью. «Макс, брат, давай быстрее, пойдем уже!» - снова послышался голос из-за двери - «Да ты чего, козлина, рамс попутал? Ты мне одеться дашь?» - я распахнул дверь, и тут же попытался захлопнуть ее обратно – из полутемного коридора на меня кинулись две тени. Мы влетели в прихожую.
Невысокий кавказец в кепке повис у меня на руке, пытаясь ее вывернуть, а в это время второй, заросший и небритый, пытался повалить меня на пол.
Впрочем, и тот и другой делали это бездарно, мешая друг другу, отталкивая и наступая на ноги. Свободной рукой я, вывернувшись, схватил за куртку небритого, толкнул его на стену, и, не выпуская, потянул на себя и вниз. Небритый споткнулся об ногу своего напарника и упал между мной и им. Я всем весом прыгнул на него, приземлившись одним коленом ему на спину, а вторым – на шею, после чего небритый из борьбы выбыл.
Кавказец, уже потерявший в борьбе свою кепку, все еще висел у меня на руке, но его ладони вспотели, и он уже не мог меня удержать. Я повалил его на небритого, выкрутил запястье и заорал в ухо: «Какого хрена! Вы чего, уроды, вообще страх потеряли?! Вы вообще соображаете, что я теперь с вами сделаю? Кто навел? Какая падла?»
Сидя на двух копошащихся телах, я не мог дотянуться до телефона, чтобы позвонить кому-то из своих парней, чтобы сообщить, что на меня (или на нас?) наехали, и вызвать подмогу. Пока я соображал, как поступить, в приоткрытую дверь проскользнул третий. Я, было, дернулся в его сторону, но увидел направленный в свою сторону ствол пистолета.
На такой аргумент мне возразить было нечего... Отпустив руку кавказца, я отошел в угол.
«Хрен с вами, забирайте все, что найдете, только быстрее. Мама скоро должна придти – напугаете еще. В мусарню не пойду, сами знаете...»
Последний вошедший, высокий, в ондатровой шапке, с «макаровым» в руке, посмотрел на меня с ухмылкой - «Максим Викторович, я старший оперуполномоченный ОВД «Вешняки», вы подозреваетесь в совершении разбойного нападения на квартиру. Собирайся, козел, поедем признаваться.»

КПЗ.

Камера предварительного заключения в ОВД. Комната 3х3, окон нет. У дальней от двери стены – небольшое деревянное возвышение – нары. Тут сидят между допросами. Обычно – три дня. Не кормят, не дают пить. Круглые сутки горит яркий свет. Тут еще почти не бьют – только по ногам, животу, спине… Живот синий, ребра черные. Ноги распухли, но ходить пока получается. Допрос – три раза в день. Два раза в день выводят в туалет, там же можно попить. Один опытный сиделец посоветовал много не пить – в туалет все равно лишний раз не выведут, а за лужу в камере – изувечат. Через три дня переводят в ИВС.

В дальней комнате продолжала надрываться собака, уже срываясь на хрип. «Ондатровый» шарил по полкам, скидывая книги - «Где ствол, мля? Где ты прячешь волыну? И шуба, шуба где? Мы там все нашли, кроме шубы...» - «Какая шуба, командир? И где «там?»» - я стоял посреди комнаты, уныло глядя на то, как она превращается в свалку из обломков мебели и разорванных книг - «Какой ствол, ты о чем вообще?»
«Ондатровый» повернулся, и медленно выговаривая каждое слово побелевшими от злости губами, проскрипел - «Когда вчера ночью наш парень сказал тебе, что с этой точки получаем мы, нужно было остановиться. Тогда бы я к тебе сегодня не пришел. Но вы вынесли полхаты, распугали девок, которые там работали... Точка, считай, закрылась. Мы потеряли бабки. Много. Я считаю, что ты этим показал, что тебе на нас насрать. И в этом твоя ошибка. Мы всегда получаем своё. Сейчас я найду волыну и шубу, и мы поедем в КПЗ, к твоим друзьям. Они там с утра. И когда ты их увидишь, ты поймешь, что ущерб лучше возместить. У тебя будет три дня, чтобы собрать бабки. Не успеешь (ну, или не захочешь) – он плотоядно улыбнулся – здравствуй, турма! Поедешь на Матроску торговать жопой, и будешь ей торговать, пока не расплатишься. Давай сюда свою волыну, сука!»
Шубу я им отдал – не мог больше смотреть на то, что они делают с квартирой. А вот ствол... Я отдал им старый сломанный газовый «Умарекс», и они успокоились. Настоящая волына все это время провисела на вешалке в плечевой кобуре, прикрытая курткой, и я несколько раз отдергивал руку... Не знаю, что тогда спасло этих ментов – я тогда не верил ни в Бога, ни в черта, был напуган перспективой, но... На кухне тихо плакала мама. Я не убийца. Я дал ментам забрать себя в КПЗ.
Когда меня выводили в наручниках, сбежался весь двор. Небритый лихо подогнал к подъезду белый «опель», меня затолкали на заднее сиденье, старший запрыгнул следом за мной, и машина рванула с места, унося меня из дома на долгие годы.

Доехали быстро, поздним зимним вечером машин на дорогах было немного. Меня сдали с рук на руки двум похожим на беременных медведей сержантам, чтобы те сделали опись моего имущества. С меня сняли ремень и шнурки, но не отправили сразу в камеру, а повели на допрос.
Молодой следак задал несколько стандартных вопросов, дал расписаться в нескольких местах протокола – об ответственности за дачу ложных показаний и о праве не свидетельствовать против себя и своих близких. Статья 51 Конституции – я столько раз впоследствии расписывался в том, что она мне разъяснена, что до сих пор помню ее наизусть...
Следак начал задавать вопросы по делу. Я, разумеется, изобразил полное непонимание того, зачем меня привезли и почему допрашивают, задавал встречные вопросы и всячески старался изобразить разгневанного, недоумевающего обывателя. В общем, говоря ставшим мне уже теперь привычным языком, ушел в глухой отказ. Но следаки тоже не просто так свой хлеб едят – полностью со мной во всем соглашаясь и вместе со мной возмущаясь ментовским беспределом, он развел меня на отказ от адвоката (действительно, зачем абсолютно невиновному человеку адвокат? Только деньги все высосет, ничего не сделает, а следствие и так докажет мою невиновность – ведь я слышал о презумпции невиновности, основном принципе Российской судебной системы?) - о чем я собственноручно расписался в протоколе. Через пять минут, я понял, что отказался зря – начались очные ставки.
Первая «потерпевшая» узнала меня сразу и безоговорочно. Почему «потерпевшая» в кавычках? Да потому что никого похожего на нее я в ту ночь в злополучной квартире не видел. Да и после той очной ставки я тоже не видел ее больше никогда.
Она бойко рассказала, как я напал на нее, угрожая огромным ножом, как вынудил позвонить в дверь квартиры и, улыбаясь в глазок, дождаться, чтобы дверь открыли. Как я отдавал распоряжения своим парням, которые выбивали из потерпевших деньги. Как я приказал запереть всех потерпевших в ванной и вырвать телефонный провод. Как я закрыл дверь в квартиру снаружи, сломав в замке ключ. В общем, рассказала много чего, вот только напрочь забыла упомянуть, что всё это время в квартире находился крышующий их мент...
Следак тщательно записал её показания, а потом, как бы невзначай, спросил - «А вы точно помните, что у него в руках был нож?» - «Дааа...». Девушка изобразила ужас и развела руки, показывая размер ножа – если верить ей, то я был вооружен средневековым двуручником. «Там еще сверху была такая пила, а посередине такая... такая...» - «Кровосток?» - «Да, точно, кровосток, страшный такой!». Следак тоже изобразил на лице ужас, и как бы между делом, спросил - «А это точно был нож? Может быть, у него был пистолет, или еще что-нибудь?» - «Ну... Да.. Нож... Или не нож?» - она с надеждой посмотрела на следователя, но тот сохранял испуганно-заинтересованное выражение на лице - «Ну.. Или пистолет... Я точно не помню, я так испугалась...». Девушка виновато улыбнулась, глядя на следака, и явно ожидая подсказки. Не дождавшись, она начала вертеть головой, в глазах появились признаки паники. В это время в коридоре у меня за спиной раздались шаги, девушка уставилась на вошедшего и сразу повеселела и успокоилась.
«Так нож, или пистолет? Вы уж ответьте, время-то идет, ночь на дворе, а мне еще подруг ваших опрашивать» - следователь попытался привлечь ее внимание снова, но она продолжала таращиться мне за спину. Я оглянулся – там стоял «ондатровый» и недобро улыбался. Потом кивнул девушке, отошел в угол кабинета и уселся на стоящий там стул.
«Пистолет! Точно, у него был пистолет! Черный такой, страааашный!» - «Подождите, но ведь вы только что говорили, что был нож? Даже описали его, кровосток вспомнили...» - «Нет, был пистолет, я вспомнила! А нож... Я перепутала, это было в другой раз...» - «Подождите, так вы подозреваемого не впервые видели вчера ночью? Он на вас еще и с ножом нападал?» - «Нууу... Не то, чтобы впервые... Ну... Я не помню...» - «потерпевшая» снова начала нервничать и теребить свою сумочку.
«Слышь, друг, ну чего ты к девчонке пристал? Она такого насмотрелась вчера ночью... Это ж бандиты, отморозки, как они не поубивали там всех, не знаю... Из-за таких, как они, я жену боюсь вечером одну отпускать. На него наезжай, а не на потерпевшую! Девушка сказала – пистолет, значит, пистолет. Она же не слепая!» - «ондатровый» подошел к следаку, взял со стола протокол, прочитал - «Давай вычеркнем про нож? Девчонка со страху невесть чего несла...» - «Нет, ничего мы вычеркивать не будем. И выйди пожалуйста, ты мешаешь мне опрашивать свидетелей».
«Ондатровый» натужно хохотнул, и сунул протокол девушке - «подписывай тут и тут пиши - «с моих слов записано верно», число, подпись. И иди уже домой, спать, а то этот дядька тебя до завтра промурыжит, ему-то что, ему звездочку еще одну получить, ему все равно, что такая красавица вторую ночь не спит, а завтра ведь на работу... Иди, иди уже домой!»
Девушка ушла, «ондатровый» вышел следом.
«Курить будешь?» - следак протянул мне пачку «Кэмэла» - «Знаешь что? А ты, наверное, зря от адвоката отказался...»

продолжение следует...